К. Морескини. Глава восьмая. Философская культура греческого христианства IV и V веков V. Кирилл Александрийский 5. 4. «Жизнь Пифагора» / История патристической философии

Claudio Moreschini. Storia della filosofia patristica.
Brescia, Editrice Marcelliana, 2004.

Перевод с итальянского Л. П. Горбуновой
Редакция перевода, богословская редакция,
примечания иерея Михаила Асмуса
Редакция перевода, философская редакция,
унификация терминологии, сверка и перевод латинских
и греческих текстов монаха Диодора Ларионова

 

 

К I книге «Истории философии» принадлежал раздел, обычно рассматриваемый как самостоятельное произведение: это «Жизнь Пифагора». И из него Кирилл извлекает различные сведения:

Лицом низкого происхождения среди тех, кто поддерживал дружбу с Пифагором, был Замолксис, фракиец, раб самосского философа, который воспитал его в созерцании возвышенных вещей: эта информация извлечена из одного места «Жизни Пифагора» (гл. 14), которое процитировано прямым текстом (PG 76, VI 820В). Сам Порфирий, кстати, сообщает, что супруга фракийца Марцелла с особым восхищением предавалась изучению философии (там же), и Порфирий все в том же произведении (гл. 18) (820С) рассказывает, что Пифагор, обучив жителей Кротона, считавшихся непригодными к труду по причине преклонного возраста, в течение долгого времени внушая им благородные учения, получил наконец от первых по положению граждан распоряжение обучать девушек, которые во множестве чинно посещали грамматическую школу, а затем — и взрослых женщин. Благодаря этим занятиям он стяжал громкую славу, и в этом городе его учениками были не только мужчины, но и женщины.

Наряду с этими данными биографического характера Кирилл черпает из «Истории философии» языческие учения, которые служат ему для полемики. Она развертывается путем обращения довода противника против него же самого: если Юлиан приводит определенные критические соображения касательно повествования Книги Бытия, то то же самое и даже в большей мере может быть высказано относительно повествований язычников. Так, если Юлиан (фрагмент 15 Masaracchia) подверг критике змея, говорившего с Евой, Кирилл в ответ напоминает о рассказе Гомера («Илиада», XIX 420: «Ксанф, почему ты предвещаешь мне смерть?»: так говорил конь, поскольку Гера на это краткое время одарила его звуками членораздельной речи [там же, 407]). А это значит, что и у Гомера мы обнаруживаем говорящее животное, подобное змею Библии.

Кирилл также приводит некоторые цитаты из «Жизни Пифагора» (III 633АС), из которых извлекается еще ряд примеров, отображающих неодушевленных существ, говорящих на человеческом языке: так, в главе 27 повествуется о том, как река Кавказ приветствовала Пифагора. Некоторые могут возразить на это, продолжает епископ Александрийский, что Порфирий, утверждая, что говорила вода, не добавил (и это он должен был подразумевать), что на самом деле это делал некий демон, показывая Пифагору одну из своих проделок (633В). Но так или иначе тот факт, что создавалась видимость реки, обращавшейся к нему со словом приветствия, доказывает искусность Пифагора в области магии. И действительно, все в той же «Жизни Пифагора» (гл. 32) говорится, что Пифагор исцелял недужных телом и душою — первых посредством заклинаний и других магических приемов, а вторых — посредством приобщения их к культуре.

В IX 960СD Кирилл приводит объяснение древнего закона двух козлов и козла отпущения, о которых говорится в Лев. 16, 5–10 и 15, 16: они имели символическое значение. Впрочем, продолжает христианский писатель, аналогичную функцию выполняли древние египетские иероглифы и их сокровенный смысл. Быть может, интереснее всего было бы узнать, откуда Кирилл почерпнул эту информацию: неужели епископ Александрийский получил её через расспросы прямо на месте своего служения? Однако он ничего нам об этом не сообщает, но утверждает, что даже Пифагор не отрицал искусство интерпретации, естественно, не самих иероглифов, но других символов и символических выражений: об этом свидетельствует Порфирий в I книге своей «Истории философии», то есть в «Жизни Пифагора». Следует обширная цитата, простирающаяся с 39,6 вплоть до 40,6.

В Х 1024В Кирилл сообщает нам, что Юлиан предполагал (фрагмент 82), что «спать при гробницах» (что являлось знаком религиозного почитания со стороны христиан гробниц мучеников) было орудием колдовства, вероятно, практиковавшегося апостолами после смерти их учителя. Кирилл отрицает подобную интерпретацию и обращает сказание против Юлиана, утверждая, что такая практика, если уже на то пошло, дорога тем, кто поклоняется демонам. Для придания весомости своему возражению он цитирует Порфирия, начиная с 7 главы «Жизни Пифагора», где Порфирий основывается на авторитете Антифонта, излагающего свои представления в трактате «О жизни тех, кто отличился в добродетели», и кончая главой 11: «Пифагор проживал также рядом с египтянами, арабами, халдеями и евреями, от которых он исчерпывающим образом усвоил науку о сновидениях и первым стал практиковать предсказание будущего через воскурение благовоний».

Прибегание к колдовству подтверждается также другим знаменитым среди язычников персонажем, а именно Аполлонием Тианским: Филострат уведомляет нас касательно того, что «он стремится изукрасить жизнеописание Аполлония изысканным языком» (так и у Кирилла: III 633D). Аполлоний якобы отправился в самые отдаленные пределы египетских Фив, и гимнософисты, с которыми он завязал в этой области дружеские отношения, были изощреннейшими знатоками магии; они умели исторгнуть человеческие слова даже из деревьев (III 636А).

Затем (Х 1027А) Кирилл сообщает нам, что в «Жизни Пифагора» (главы 16–17) Порфирий утверждает, что Пифагор оставил одно свое надписание на могиле Аполлона в Дельфах, напоминая, что Аполлон был убит змеем Пифоном «и был погребен в том, что именуется “треножником”; это наименование проистекает от того факта, что три девственницы — дочери Триопа воспели погребальную песнь (θρῆνος) в честь Аполлона». Аналогичное и, несомненно, стихотворное надписание Пифагор оставил на горе Ида на Крите, где он видел могилу Зевса.

Наконец (а вернее, прежде всего), «История философии» Порфирия используется для доказательства апологетического порядка, связанного с вероятной близостью, наличествующей между Платоном и христианским учением: но этот столь обширный вопрос мы должны рассмотреть позже.