Д. Дилите. Публий Вергилий Марон. Часть четвертая: Энеида / Античная литература

 

Из книги Д. Дилите

Античная литература

Пер. с литовского Н.К. Малинаускене

ISBN 5-87245-102-4
ГЛК, 2003. Обложка, 487 стр. Цена 150 р.

Подробнее о книге

 
 

Публий Вергилий Марон (70—19 гг. до н. э.). Часть первая

 
 

 

 

ЭНЕИДА

Энеида — самое большое произведение Вергилия. Она, по слонам биографов поэта, написана сильным, или высоким (греч. ἁδρός; лат. validus) стилем. «Георгики» считались поэмой среднего, умеренного (греч. μέσος; лат. moderatus) стиля, а «Буколики» — произведением слабого, или низкого (греч. ἰσχνός; лат. lenuis) стиля (Don. Suet. 58—59). Биографы имеют в виду и изображаемый предмет, и способ изображения: в «Энеиде» говорится о важных событиях, о великих страстях героев.

Этот героический эпос состоит из 12 книг. Биографы Допат и Светоний утверждают, что в глубокой древности люди не обрабатывали землю, только пасли скот, затем взялись за земледелие, а когда начались споры из-за раздела земли, появились войны. Поэтому Вергилий свое первое произведение 11 (посвятил пастухам, второе — земледельцам, а третье — войнам (Don. Suet. 57). Сначала он написал всю «Энеиду» прозой. Этот прозаический рассказ уже был разделен на 12 книг. Гекзаметрами поэт писал не подряд, а кое-что пропуская, слагая строки о том, на что в тот момент у него было вдохновение, потом возвращаясь к пропущенным местам (Don. Suet. 23—24).

Вергилий умер, не закончив и не издав «Энеиду». Во время болезни он хотел сжечь рукопись и просил ее не публиковать, но после смерти поэта Август приказал Варию и Туке издать «Энеиду» (Don. Suet. 39—41). Неизвестно, что еще бы Вергилий усовершенствовал. Остались незаконченные гекзаметрические строчки, которые он бы несомненно дописал. Возможно, поправил бы (а может быть, и нет) неровности и недоразумения, которые теперь отмечают исследователи и читатели: в некоторых местах указывается, что с Энеем отправляется много троянок, а в Карфагене изображаемые пришельцы — одни только мужчины; в III книге Гелен предсказывает, что белая веприца с тридцатью детенышами будет указанием, где основать город (III 390-391), в VIII книге то же самое как нечто новое предсказывает Тиберин (VIII 43—45). В III книге гарпия Келена предсказывает, что будет позволено строить город, когда троянцы от голода будут грызть столы (III 254—257), а когда это происходит, Эней приписывает пророчество Анхизу (VII 123—127). Неизвестно, что еще надо было бы поправить, поскольку «Энеида» — это почти совершенное произведение: не даром Вергилий трудился над ней около одиннадцати лет.

В поэме рассказывается, как после вступления греков в Трою знатный и храбрый троянец Эней по приказу богов бежал из города вместе со многими соотечественниками. Потом он построил корабли и отплыл на свою древнюю прародину, из которой некогда прибыл в Трою ее основатель Ил. Приплыв в Италию, троянцы смешались с жителями Лациума, и от них произошло много известных римских родов. Потомки Энея Ромул и Рем основали Рим.

В «Илиаде» Гомера нет упоминаний об отбытии Энея из Трои. Гомер только говорит, что потомкам Энея суждено господствовать над будущими поколениями:

[...] Предназначено роком — Энею спастися,
Чтобы бесчадный, пресекшийся род не погибнул Дардана...
Будет отныне Эней над троянами царствовать мощно,
Он, и сыны от сынов, имущие поздно родиться.

(Ил. XX 302—303, 307—308)

Мотив путешествия Энея и его остановки в Италии был зафиксирован в творчестве логографов Гекатея Милетского (Frg. 27, Mülleri) и Гелланика (Frg. 53, Mülleri). С ростом римского государства эта идея стала очень распространенной [44, 540—560].

После появления «Энеиды» было замечено, что она похожа на эпические поэмы Гомера, что Вергилий вступил в соревнование со слепым греческим певцом: первые шесть книг, изображающие странствия Энея, напоминают «Одиссею», а войны, гремящие в других шести книгах, звучат как эхо «Илиады». Есть много похожих эпизодов: женщина, удерживающая героя, спортивные состязания в память умершего, нисхождение в подземный мир, ночная разведка, описание щита, гибель героя, совещания богов и т. д. Все эти сходства были зарегистрированы в античности кропотливыми учеными и завистниками — неталантливыми поэтами (Don. Suet. 44—45). Поскольку большинство их сочинений не сохранилось, исследователям наших дней пришлось опять взяться за ту же самую работу [22, 24-35; З8].

Указываются и связи с другими авторами: Аполлонием Родосским, Каллимахом, Эннием, Невием и другими [21, 37; 37, 369—376; 76]. В этом отношении ситуация с «Энеидой» такая же, как и с «Георгинами»: находят множество всяческих влияний. Обсуждаются и различия, оригинальность Вергилия [27, 145-169].

Уже античные биографы обратили внимание на то, что «Энеида» Вергилия говорит не о том же самом, о чем говорят эпические поэмы Гомера (Don. Suet. 31), что Вергилий объяснял непонятливым придирчивым критикам, что легче было бы украсть палицу у Геракла, чем строчку у Гомера (Don. Suet. 46).

По мифу, у сына богини Венеры Энея был сын Асканий, иначе называвшийся Юлом. От него вел свое происхождение род Юлиев, к которому принадлежали Цезарь и Август. Однако смысл «Энеиды» чересчур сужается, когда утверждают, что Вергилий в угоду Августу написал эпос, прославляющий его предка или его самого. Есть и противоположные мнения: поэт, изображая Энея не как защитника родины, а героем, сбежавшим с войны, погубившим Дидону, убившим в конце поэмы Турна (который стал воплощением гнева Юноны), показывает, что побеждает воцарившееся в мире зло [52, 200].

Надо подчеркнуть, что это положение, как и первое, значительно сужает проблематику «Энеиды». «Энеида» — поэма более глубокая и универсальная: в ней самое главное — не род Юлиев, а Рим. В I в. до н. э. римлянами, видимо, владели противоречивые настроения: они прославляли обычаи предков, их образ жизни и жаждали его возрождать, сохранять, лелеять, стремились удержать свою идентичность. Об этом Вергилий говорил в «Георгиках». С другой стороны, государство очень разрослось, завоевало множество народов, и римляне гордились его величием и мощью. На стенах домов в то время рисовали картины с перспективой, как бы расширяя пространство помещения и выражая стремление римлян сокрушить все стены, распространить свою мощь по всему миру. Строились огромные храмы, театры, амфитеатры, бани [33, 63—64; 46, 182; 62, 34—125].

Крепкое и могущественное государство появилось не сразу. «Вот сколь огромны труды, положившие Риму начало», — говорит Вергилий во вступлении «Энеиды» (I 33). Эпос рассказывает о появлении римского племени. Однако взгляд поэта все время обращен в будущее, к будущей мощной империи. Спустившись в подземный мир, Одиссей (Ноm. Od. XI) узнает о своих личных делах: мать умерла, отец в отчаянии; жена, хотя к ней сватаются женихи с соседних островов, верно ждет его; сын вырос, но изгнать женихов, растрачивающих его имущество, не в состоянии; сам он счастливо вернется на Итаку. Эней в подземном царстве видит своих потомков, будущих царей, полководцев и государственных мужей Рима, тех, при которых «Рим до пределов вселенной расширит / Власти пределы своей, до Олимпа души возвысит» (VI 781—782).

На щите, изготовленном Гефестом, Ахилл видит картины вселенной и земные картины: солнце, луну, созвездия, пахарей, жнецов, один город, окруженный войском, другой, живущий в мире и т. д. (Ноm. Il. XVIII 483—608). На щите Энея Вулкан выковал «италийцев и римлян деянья» (VIII 626). Эней видит потомков сына Юла, волчицу, своим молоком кормящую основателей Рима близнецов Ромула и Рема, похищение сабинянок, царей и полководцев, обряды, процессии, заговор Катилины, битву при Акциуме и бесконечное множество завоеванных народов. Видимо, можно утверждать, что на щите Энея, как и на щите Ахилла, изображен космос, что это тоже imago mundi (образ мира), но этот образ совершенно другой, поскольку мир понимается как Рим, поскольку Urbs — orbs (Город — мир) [25, 336—376]. Обозревая всю римскую историю, изображенную на щите, Эней не понимает этих образов, он может их только предчувствовать, но он осознает свою ответственную миссию:

И, хоть не ведает сам на щите отчеканенных судеб,
Славу потомков своих и дела на плечо поднимает.

(VII 730—731)

Вергилий не только прославляет величие Рима, но и размышляет о месте римского народа среди других народов. Он делает вывод, что римляне появились в мире для того, чтобы господствовать в нем. Его мнение не отличается от идеи «Записок о галльской войне» Цезаря или от строк Горация о былой римской доблести: «Она когда-то мощь италийскую — / Латинов имя — грозно прославила / В безмерном мире: от восхода / До гесперийской закатной грани!». Вергилий о том же самом говорит пророчески:

Будет повержен весь мир, и все, что видимо Солнцу
В долгом пути меж двумя Океанами, — им покорится.

(VII 100—101)

Другие (очевидно, греки) умеют изваять из меди прекрасные скульптуры и из мрамора высекают лица как живые, другие — лучшие ораторы и ученые. Миссия римлян такова:

Римлянин! Ты научись народами править державно —
В этом искусство твое! — налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных!

(VI 851—853)

Рах Romana, римский мир, — это все народы в мире с римлянами, подчиняясь, служа или рабствуя им. Мы можем не одобрять имперские настроения «Энеиды», но не можем не согласиться, что это настроения всех римлян, что «Энеида» — это римский народный эпос, рассказывающий историю народа и определяющий его миссию. Как и в «Георгиках», Рим для Вергилия — это вся Италия. В «Энеиде» мы находим множество имен. Они мало что говорят людям, специально этим не интересующимся, иногда могут даже раздражать, иногда проскальзывают мимо глаз. Римляне же их читали очень заинтересованно: каждое имя объясняло происхождение какого-либо рода или названия какого-либо места. Восходящий к Энею род Юлиев — это не главное, хотя он дал Риму двух великих мужей: талантливого полководца Цезаря и талантливого политика Августа. Последний упоминается в эпосе Вергилия как тот, кто воскресил римскую древность, вернул ее золотые времена (VI 791—794). Август и Рим неразделимы: «Цезарь Август ведет на врага италийское войско, / Римский народ, и отцов, и великих богов, и пенатов» (VIII 678—679).

Теперь нам подобает вместе с Гамлетом спросить: «Что он Гекубе? Что ему Гекуба?» Что нам это величие Рима? Мы все знаем, что он давно разрушен. Теперь другое оружие, другие способы борьбы, корабли, кушанья, одежды. Однако нам, как и героям «Энеиды», понятна тяжесть неизвестности, сомнения и поиски смысла жизни. И теперь такие же чувства у отца, провожающего сына на войну, такое же горе сжимает сердце матери после гибели сына, такая же верная дружба, когда друг кладет голову за друга, такая же несчастная любовь у женщины, которую покидает ведомый долгом и идеалами мужчина, уплывающий в бурное море жизни.

Таким образом, в «Энеиде» есть то, что поэты назвали бы картиной души, а ученые называют психологией. Это связывает ее с литературой нового времени. «Энеиду» называют поэмой скорби и любви [19]. В поэме часто бушуют разные чувства [27, 285—289], эпическое спокойствие здесь исключение [27, 319]. После изучения аффектов в «Энеиде» делается вывод, что во II и XII книгах преобладает чувство страха, в IV и XI книгах — чувство страдания, в VII — злобы, в I и V — радости [57, 256].

Вергилий внимателен к каждой детали. Вот троянцы остановились в Сицилии. Подстрекаемые поджечь корабли женщины колеблются между «жалкой» любовью и обещанным судьбою царством (V 655—656). Поэт метко называет их любовь жалкой: измученные бесконечной дорогой в неизвестность, женщины привыкли к берегам Сицилии, но эта любовь вызывает только жалость, потому что берега чужие, хотя и гостеприимные. Так в два слова (miserum amorem) Вергилий вложил не так уж мало.

Вергилий, возможно, учился вниманию к каждому движению человеческого сердца у эллинистической литературы. Исследователи, любящие связи и аллюзии, считают его учителями Аполлония Родосского и других эллинистических поэтов [14]. Однако заметна и его связь с трагиками, усматривается влияние Еврипида, Софокла [27, 138]. римлян, драмы которых не сохранились [67; 78, 41, 67]. И вся поэма Вергилия похожа на драму, и отдельные эпизоды строятся сценично. Например, первая встреча Энея и Дидоны в храме Юноны: Эней с Ахатом осматривают картины, приходит Дидона, садится на трон, решает споры троянцев, устраивает другие дела, за храмом начинается шум, врываются троянцы, просят о помощи, Эней с Ахатом наблюдают со стороны, затем Эней разговаривает с Дидоной (I 595—630). Так же наглядно представлены сцены с деревянным конем (II 32—240), Энея у Эвандра (VIII 102—365) и другие [27, 321—323].

Производит впечатление мечущаяся по Карфагену из-за любви Дидона, призывает сжечь корабли объятая гневом Бероя, пылают страстью к войне сердца мужей. Часто говорится о трагизме Латина или Турна, однако редко когда подчеркивается драматизм Энея. Несущий на своих плечах старого отца, одной рукой ведущий сына, а в другой держащий фигурки домашних богов, Эней уходит из Трои — таков образ этого героя. Он справедлив. Добавляя эпитет pius, Вергилий подчеркивает, что Эней — человек долга. Pius — это такой человек, который в совершенстве исполняет долг. Поэтому на первый взгляд Эней несколько бледен и даже скучен: он делает только то, что ему велят боги, не сопротивляется их воле, покорно ее исполняет. Иногда боги являются выражением судьбы. Гонимый судьбой (I 2), отец римского народа (у него есть и эпитет pater) нигде не проявляет инициативы, послушно исполняет назначенную ему миссию.

Однако, вчитавшись в «Энеиду» повнимательнее, мы можем заметить, что Эней — тоже драматический герой. Его положение отмечает первую половину «Энеиды» знаками лишений и потерь. Эней любит Трою, он готов ее защищать и пожертвовать за нее жизнью, однако утрачивает возможность умереть за родину. Схватив меч, он бросается в битву, но Венера препятствует его гибели (II 591—620). Собравшись в путь, он сразу теряет любимую жену. Затем троянцы, гонимые бурями и ветрами, много дней и месяцев плывут в неизвестность. Они пытаются остановиться то тут, то там, но каждый раз становится ясно, что цель путешествия еще не достигнута. У Энея, не понимающего смысла своей судьбы, своих страданий и потерь, много раз вырывается вздох зависти:

Трижды, четырежды тот блажен, кто под стенами Трои
Перед очами отцов в бою повстречался со смертью!

(I 94—95)

В Карфагене Эней полюбил Дидону, но он вынужден отказаться от этой любви. Он не обманывает Дидону, утверждая: «Я не по воле своей плыву в Италию» (IV 361). То же самое он повторяет позже, встретив в подземном мире душу умершей царицы Карфагена: «Я не по воле своей покинул твой берег, царица!» (VI 460).

В Сицилии умирает отец Энея, потом там остается часть спутников. Герой, терзаемый лишениями и утратами, должен скрывать свои чувства, поскольку он — вождь, надежда всех плывущих. Он подбадривает и утешает спутников:

О друзья! Нам случалось с бедой и раньше встречаться!
Самое тяжкое все позади: и нашим мученьям
Бог положит предел...

(I 198—200)

Когда Эней кончил свою речь, поэт характеризует его состояние:

Так он молвит друзьям и, томимый тяжкой тревогой,
Боль подавляет в душе и глядит с надеждой притворной
.

(I 208-—209)

В VI книге происходит перелом: лишения уступают место будущему. Сначала Эней встречается с теми, кого потерял: душа умершего Деифоба напоминает о родной Трое, душа умершей Дидоны — былую любовь. В середине книги Эней осознает круг вечности: душа отделяется от тела, очищается и вновь поселяется в другое тело. В конце VI книги Эней видит будущее Рима и узнает о своей миссии. Здесь он осознает смысл своей судьбы, своих утрат и потерь: он все терпел и должен вытерпеть ради будущего мощного и великого Рима. Ради него он должен стать безликим. Терпение и выдержка — это главная черта Энея. «Что б ни случилось, судьбу побеждают любую терпеньем», — таков его девиз и девиз всех троянцев (V 710). Считается, что терпеливый, всегда подчиняющийся долгу Эней имеет черты стоика [27, 275; 48б 90]. Во второй части «Энеиды» Эней — уже энергичный вождь и храбрый воин, потому что он знает, ради чего страдает и ради чего воюет.

В настоящее время очень ценят IV книгу, в которой тонко изображены нюансы чувств Дидоны. Драма Энея незаметна, она происходит в сердце, а трагедия Дидоны выливается наружу. Поэтому ее сравнивают с Медеей, Деянирой, Аяксом и другими трагическими персонажами [27, 138; 37, 464].Некоторым исследователям она напоминает изображенную Катул-лом Ариадну, которую покинул Тесей [37. 446, 40, 38]. Дидона — карфагенянка, но Вергилий применяет к ней критерии римской морали. Римляне очень ценили женщин, выходивших замуж только один раз; univira — свойство совершенной римлянки [37, 441]. Дидона — деятельная, энергичная правительница, прекрасная женщина. Сначала она не решается связать свою судьбу с Энеем. Когда сестра Анна посоветовала ей больше не вдовствовать, она поверила в придуманный ею самой план счастливой жизни: Эней останется здесь навсегда, они вдвоем будут править Карфагеном. Когда же, как гром среди ясного неба, грянула весть об отплытии Энея, Дидона повела себя по идеальной модели покинутой женщины [40, 69]: она сердится, обижается, то проклинает Энея, то умоляет. Сначала она молит о любви, а потом — только о том, чтобы свыкнуться с горем. Когда ей, охваченной мукой, кажется, что ничего больше не осталось, она кончает с собой. Изображение судьбы Дидоны производит большое впечатление, и можно встретить утверждение, что книга «Энеиды», посвященная Дидоне, — это единственная римская трагедия [48, 129]. Однако есть и противоположное мнение: Дидона — элегическая личность, и ее отношения с Энеем похожи на отношения, изображаемые в римских элегиях [10, 129—150].

Некоторые исследователи рассматривают «Энеиду» как одну большую трагедию с отдельными драмами Дидоны, Латина, Турна [56, 347—413]. IX книгу мы можем назвать книгой Турна. Красивый, гордый, знатный вождь рутулов немного напоминает Энея начала поэмы: он храбро защищает родину и оскорбленную честь. Он говорит италикам:

Душу его посвящаю я вам и тестю Латину,
Ибо доблестью Турн никому не уступит из предков.

(ΧΙ 440—441)

Турн словно черпает силы из родной земли, его мощь все возрастает. В начале IX книги поэт сравнивает его с волком (IX 60), потом — с тигром (IX 730) и наконец — со львом (IX 792). К сожалению, ему суждено погибнуть. Такова его судьба. Суждено погибнуть молодым и прекрасным Палланту, Нису с Эвриалом, Камилле.

Вергилия считают сторонником философии стоицизма не только из-за трактовки образа Энея, но и из-за подчеркивания им роли могущественного рока — fatum [26, 363—377; 49; 94]. Отмечается и влияние орфиков [37, 491], а также Платона и пифагорейцев [71, 406].

Драматические противоречия терзают в «Энеиде» и Латина. Он осознает требования рока, не понятые Турном, знает, что нужно жить с троянцами в мире, но не может не считаться с желаниями родных. На основе изображения судеб Латина, Дидоны, Палланта, Ниса, Эвриала и других делается вывод, что «Энеида» — это поэзия человечества (Menschheits-dichtung), а не политический манифест. Миф и история в ней — средство для выражения космических законов. Человек должен угадать, а потом реализовать свой fatum [71, 406]. Эти мысли принадлежат известным ученым, но мы не обязательно должны им во всем верить. Да, правда, что Вергилий рассматривает глубины души человека, его тайные связи с космосом. Однако правда и то, что ни одно существо — ни человек, ни душа, ни бог — не могут помешать осуществлению космической цели Юпитера [72, 158]. А если это так, мы не можем не признать, что в «Энеиде» изображается эта цель — основание города Лавиния, соединение троянцев с римлянами, будущая мощь Рима. Этой цели принесены в жертву все судьбы. Иначе говоря, все принесено в жертву политическому манифесту. Мы не можем этого игнорировать, хотя нам, людям нового времени, больше нравится изображение различных движений души.

Ни один писатель античности не получил такого признания и славы, как Вергилий. После смерти он сразу стал классиком — читаемым и изучаемым в школах автором. Своим величием Вергилий заслонил множество произведений предыдущих авторов и внушил комплекс неполноценности последующим писателям. Поэмы Энния и Невия не переписывались, не издавались и пропали, а поэты I в. н. э. Лукан, Валерий Флакк, Силий Италик, Стаций скромно держались в тени великого предшественника. Впоследствии многие вообще не решались писать сами, только составляли из отдельных стихов и полустиший Вергилия сочинения, называемые центонами (составленными из лоскутов). Например, Годизий Гета (II в. п. э.) написал трагедию «Медея», которую составляют только изятые из разных произведений Вергилия строчки, полустишия, словосочетания. Благодаря близости к идеям христианства произведения великого римского певца не скрыл покров забвения в Средние века, а эрудиты эпохи Ренессанса знали псе его сочинения наизусть. Поэты того времени учились у Вергилия, следовали за ним, подражали ему.