Д. Дилите. Публий Вергилий Марон. Часть третья: Земледельческие труды / Античная литература

 

Из книги Д. Дилите

Античная литература

Пер. с литовского Н.К. Малинаускене

ISBN 5-87245-102-4
ГЛК, 2003. Обложка, 487 стр. Цена 150 р.

Подробнее о книге

 

Публий Вергилий Марон (70—19 гг. до н. э.). Часть первая

 

 

ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКИЕ ТРУДЫ

«Георгики» в мировой литературе имели гораздо меньший успех. Во все времена из трех сочинений Вергилия их реже всего переводили, изучали, им реже всего подражали.

Иногда особенно подчеркивают то, что Вергилий написал «Георгики» по указанию Мецената [83, 149]. Однако кто же мог бы приказать гению?! Говоря Меценату tua iussa (твоей волей, Georg. III 41), поэт мог иметь в виду ободрение или побуждение взяться за милую сердцу тему. Италия — земледельческий край. С давних времен труд земледельца считался одним из самых почетных. Ясно и лаконично эту мысль некогда выразил Катон Старший (234—149 гг. до н. э.): хваля хорошего человека (virum bonum), предки говорили: «Хороший землевладелец и хороший хозяин» — bonus agricola, bonus colonus. Теперь уже которое десятилетие в войсках полководцев, борющихся за власть, сражаются и бьются бывшие крестьяне и их сыновья. Исчезло уважение к сохе, серпы перекованы на мечи (Georg. I 505—508). Поэтому образ сенатора Цинцинната, пашущего на быках, начинает становиться идеалом.

В 37 г. до н. э. Марк Теренций Варрон Реатинский (116—27 гг. до н. э.) издает три книги «О сельском хозяйстве». Вергилий в тот же самый год начинает писать «Георгики». По поводу влияния Варрона на Вергилия есть разные мнения: одним кажется, что Варрон мелочен, педантичен и Вергилий не следует ему [60, 15—16]; другие утверждают, что прозаическое сочинение старого аристократа — это не сухой учебник агрономии, что он имеет черты художественности и оказал влияние на Вергилия [36, 19—21; 42, 14—18; 77, 65—68]: вступление к поэме похоже на начало сочинения Варрона, прославление Италии (Georg. II 136—176) и деревенской жизни (Georg. II 458—540) также могло быть вдохновлено мыслями Варрона. Вообще почти в каждом труде, обсуждающем «Георгики», приводится длинный список источников Вергилия: сочинение Катона «О сельском хозяйстве»; переведенный на латинский язык во II в. до н. э. огромный, состоящий из 28 книг трактат карфагенца Магона на ту же тему; книги отца и сына Сасернов, а также книги Гнея Тремелия Скрофы о сельском хозяйстве.

Больше всего связей находят с эпосом Лукреция «О природе вещей», написанном не на сельскохозяйственную, а на философскую тему: утверждается, что в среднем каждая двадцатая строчка напоминает эпикурейца, закрывшегося в светлом храме мудрости [80, 21]. Связь обеих поэм была замечена давно: в античности ее передает легенда, что Лукреций умер в тот день, когда Вергилий надел мужскую тогу (Don. Suet. 6). Кое-кто отмечает, что Вергилий чаще косвенно полемизирует с Лукрецием, а не подражает ему [36, 14, 26, 33, 122—128]. Особенно подчеркивается почтение Вергилия к богам, от которых, по мнению поэта, зависит все, в руках которых находится весь мир [36, 26; 42, 94]. Лукреций, как мы видели, не отрицал существования богов, но думал, что они совсем не вмешиваются в жизнь космоса. Вергилий же побуждает: молите богов — orate (Georg. Ι 100).

Мы перечислили римских авторов, которых считают источниками Вергилия. За ними, без сомнения, стоят греки. Еще Квинтилиан (35—98 гг. н. э.) заметил, что на «Георгики» оказало влияние творчество Никандра (II в. до н. э.) (Quint. X 1, 56). Сохранились две книги этого поэта («Лекарства от укусов животных» и «Противоядия»), но Вергилий читал и, возможно, использовал его несохранившиеся поэмы: «Георгики», из которых он позаимствовал название своей поэмы, и «Мелисургики», из которых черпал сведения о пчелах. Кроме того, считается, что поэт должен был изучить трактат Аристотеля о животных и другие естественнонаучные сочинения Стагирита, описания исследований растений Феофраста (371— 287 гг. до н. э.), составляющие около 15 книг, астрономическое сочинение Эратосфена Киренского (III в. до н. э.) и поэму Арата (III в. до н. э.) о небесных явлениях. Сам Вергилий не упоминает об этих авторах и их произведениях. Он заявляет, что будет петь аскрейскую песню — Ascreum carmen (II 176), следовательно, будет равняться на Гесиода, который был родом из Аскры. Гесиод — автор греческой дидактической поэмы о сельском хозяйстве. Вергилий собирался занять такое же место на своей родине. Исследователи находят многочисленные связи римского поэта с родоначальником греческого дидактического эпоса [43, 215—270].

Кроме этих более общих указаний на источники, есть и особые замечания. Утверждается, что миф об Аристее Вергилий рассказал с оглядкой на Гомера [36, 200—203]: его Аристей, потерявший пчел, жалуется матери (IV 319—ЗЗ2), как и Ахилл Фетиде (Ноm. Il. I 348~412; XVIII 78—126). Поэма Вергилия составляет 4 книги. Повлиять на такую композицию не могли ни Гесиод, ни Варрон, ни Катон. Тогда вспоминают, что из 4 книг состоят поэмы александрийцев Каллимаха и Аполлония Родосского, однако самой убедительной считается версия, что композицию сочинения подсказал Вергилию знаменитый оратор Цицерон [50, 290—291; 60, 20]. А именно, в одном трактате он утверждает, что деревня радует не только нивами, лугами, виноградниками и кустарниками, но и садами, пастбищами, пчелиными роями, разнообразием цветов (Cato 15, 54). Итак, упоминаемые Цицероном нивы и луга (segetes et prata) описываются в I книге «Георгик»; виноградники, кустарники, сады (vineae, arbusta, horti, pomaria) — во II; пастбища (pecudum pasta) — в III; рои пчел (apium examina) — в IV.

Такие замечания и соображения интересны специалистам, но разочаровывают почитателей поэта. Им начинает казаться, что Вергилий совершенно исчезает за бесконечными влияниями, источниками, реминисценциями, аллюзиями. «Неужели поэт сам не написал ни одной строчки?» — печально спрашивают читатели ученых. «Написал, — благосклонно отвечают те. — Нигде не зафиксирована такая версия мифа, что в смерти Эвридики виноват Аристей. Вергилий ее придумал сам» [36, 227; 77, 116—117]. Может быть, Вергилий — также автор рассказа о рождении пчел из загнивших трупов убитых тельцов, поскольку, кроме него, никто нигде об этом не упоминает [36, 201; 42, 46]. Кроме того, Вергилию принадлежат все «Георгики», каждое их слово, каждая строчка, потому что силу гения, кроме всего прочего, показывает и то, какой объем чужого материала он способен сделать своим и создать собственный поэтический мир [79, 23].

Мы уже упоминали, что автор поделил поэму на 4 книги: в I книге, посвященной земледелию, говорится о тяжелых трудах пахаря, об орудиях, качестве семян хлебных злаков, пророческих знаках перемен погоды. Во II книге рассказывается о разведении садов и виноградников и уходе за ними, о прививке плодовых деревьев. Тема III книги — животноводство, IV — пчеловодство.

«Георгики» — это дидактическая поэма: автор не только рассказывает, но и советует, учит, указывает. Дидактические сочинения любили в Греции. Особенно популярными они стали в эллинистические времена, когда расцвели различные науки и их элементы начали проникать в литературу. Поэт, создавая художественное произведение из сухого информационного материала, мог показать свое мастерство, весьма ценимое в те времена. Римлянам тоже импонировали полные учености дидактических положений сочинения, соединяющие пользу с удовольствием. Цицерон перевел поэму Арата, друг Вергилия поэт Эмилий Макр, возможно, глядя на Никандра и других греков, написал три дидактических сочинения, не дошедших до нас: о птицах, о средствах от укусов животных и о лекарственных травах. Мы уже упоминали, что дидактических целей добивался и Лукреций.

Вергилий взялся за произведение на сельскохозяйственную тему. Однако полная поучений для крестьян поэма «Георгики» — это и не учебник агрономии, и не чисто дидактическое сочинение. Еще Сенека (4 г. н. э. — 65 г. н. э.) и, наверное, многие другие римляне заметили, что Вергилий спутал время посева бобов и проса (Epist. 86, 16), а Плиний Старший (23—79 гг. н. э.) указал, что у почтенного поэта есть ошибки при объяснении возможностей прививок (Nat. hist. XV 17, 57). Сенека объясняет, что Вергилий хотел не поучать крестьян, а доставить удовольствие читателям своих произведений.

Обучение сельскому хозяйству — это не основная цель «Георгик» [39, 197]. За земледельческими советами скрывается желание поэта научить человека найти истинный путь в жизни, осознать ее смысл [8, 183; 36; 15]. Это не агрономическая, а философская поэма [42, 8; 80, 21]. Это эпос о бытии человека, о его месте в мире, отношениях с землей, небесными светилами, растениями, животными, богами. Трудно сказать, идеи какого философского направления провозглашает в этой поэме Вергилий. Одни утверждают, что он эпикуреец [23, 123—126; 68, 138; 70, 120—124], Другие — стоик [6, 94; 9, 23— 45], третьи подчеркивают синтез платонизма, стоицизма и пифагорейства [60, 36]. Такая неопределенность показывает, что Вергилию, по-видимому, не казалось важным строго очерчивать, противопоставлять различные позиции. В своем творчестве он выразил основное направление римской классической поэзии — стремление объять целое [47, 67].

Мир представлялся Вергилию единым. Поэт, скорее всего, ошибается, утверждая, что к любому дереву можно привить любое дерево, однако для него это, видимо, не очень важно: ведь этот образ — метафора общности растений. Все связано между собой: потрескивающий огонек коптилки предвещает приближающуюся бурю (I 390–392), людей и животных охватывают одинаковые вожделения (III 242—244), одинаково их мучают старость, болезни, ожидает смерть (III 66—68), а «города» пчел напоминают человеческие общины (IV 149—218).

Рассказ о происхождении пчел из сгнивших тельцов (IV 281—558) фантастичен, но Вергилия, видимо, это тоже не заботит: легенда так удачно выражает единство природы и вечный круг жизни. Божество пронизывает и землю, и море, и глубокое небо, и домашних животных, и зверей, всем придавая дыхание жизни, которое не умирает с разрушением тела:

Смерти, стало быть, нет — взлетают вечно живые
К сонму сияющих звезд и в горнем небе селятся.

(IV 226-227)

Совет «следи за созвездиями» — sidera serva (Ι 335) означает призыв жить в соответствии с космическим порядком. Нельзя сыпать семена в землю, которая этого не хочет (I 224), нельзя ломать законы природы, установленные изначально. Их надо познать и придерживаться их (I 50—61). Чем послушнее человек этим законам, тем лучше для него самого, тем он счастливее. Более всего соответствует природному порядку жизнь деревенских жителей. Во-первых, она зависит от циклическои смены времен года, совпадает с закономерными восходами и заходами созвездий: совершив круг, земледельческие работы опять возвращаются, и год опять катится по старым следам:

[...] По кругу идет земледельца
Труд, вращается год по своим же следам прошлогодним.

(II 401—402)

Во-вторых, в деревне все натуральное: некрашеная шерсть, не ароматизированное корицей оливковое масло, не искусственные, а настоящие озера (II 465—469). Поэтому крестьяне честны, выносливы, не гонятся за роскошью, славой или властью (II 472—499). Их жизнь — это не беззаботный отдых. Они не играют на свирелях, растянувшись в тени бука рядом с уютно журчащим родником, как пастухи блаженной Аркадии. Хотя кое-кто и находит в «Георгиках» буколические мотивы [34, 21—49], поэт подчеркивает, что боги дали крестьянам нелегкую жизнь (I 121—146). Однако все трудности можно преодолеть, потому что труд побеждает все — labor omnia vincit (I 145— 146). В мире Аркадии подобным образом было сказано о любви. Там господствовала она.

Labor — тяжелый труд — владыка «Георгик». Поэт еще добавил эпитет improbus. Labor improbus — упорный, сто раз проклинаемый труд. Только такой, без отдыха, труд составляет суть человеческого счастья, возвращает золотой век, может превратить Италию в Аркадию. Он является выражением не гнева или злобы, а милости богов. Сами крестьяне, возможно, не осознают, сколь они счастливы, живя по законам вселенной (II 458—493). «Счастливы те, кто вещей познать сумели основы!» — восклицает Вергилий (II 490), имея в виду Лукреция, объяснявшего законы вселенной и учившего искать смысл жизни в его философской системе. Но тотчас же добавляет: «Но осчастливлен и тот, кому сельские боги знакомы» (II 493). Такое счастье доступно каждому пахарю.

В Аркадии, как мы видели, были заботы и радости Италии, но все же это была несколько нереальная страна. В «Георгиках» Вергилий говорит о крестьянине Италии, имеющем небольшое хозяйство. Возможно, поэту нравилась идея Октавиана о мелком земельном хозяйстве. К тому же она полностью соответствовала принципу mores maiorum: поля предков, еще нe завоевавших мир, не были обширными. Латифундии появились после захвата Сицилии, Африки, Галлии и других земель.

Поэта не влекут экзотические края. Во II книге поэмы мы находим прославление Италии — laudes Italiae (II 136—176). Ни поросшая лесами Мидия, ни богатая Персия, ни прекрасная Индия, ни благоуханная Панхея не могут сравниться с Италией, воплощающей умеренность как климата, так и в других областях. Она изображается как противоположность неумеренности варварских стран [36, 82]. Здесь никогда не было драконов, тигров, львов, ядовитых змей. Она имеет все, что нужно человеку, богата нивами, виноградом, конями, скотом, городами, реками, озерами, морскими портами, серебряными, медными рудниками, золотыми приисками. Италия рисуется как блаженная страна золотого века: в ней всегда весна, а в остальные месяцы — лето, нет суровых времен года, «дважды приплод у отар, и дважды плоды на деревьях» (II 150). Для Вергилия aetas aurea (золотой век) — не мечта, а реальность [ 8, 184]. Италия поэта — не фантастический край: он вычисляет поколения римлян, выросшие на родной земле, упоминает конкретные местности. Просто поэту Италия кажется удивительной, он радуется и гордится ею, описывая вечные груды хлопочущего на родной земле пахаря, поет ей гимн:

Здравствуй, Сатурна земля, великая мать урожаев!
Мать и мужей! Для тебя в искусство славное древних
Ныне вхожу, приоткрыть святые пытаясь истоки.

(II 173-175)

Таким образом, поэма Вергилия, говорящая об экзистенциальных вещах, имеет и патриотический оттенок. Кое-кто усматривает в прославлении Италии косвенное соперничество с Платоном, Лисием, Демосфеном, прославлявшими Афины [36, 85—86].

В конце IV книги, рассказывающей о пчелах, есть миф об Аристее. Здесь можно увидеть влияние эллинистической поэзии, поскольку миф этот редкий; кроме того, он образует рамку для другого рассказа — мифа об Орфее [42, 120].

Комментатор Вергилия грамматик Сервий говорит, что концовка «Георгик» была посвящена другу поэта Корнелию Галлу, поэту, полководцу, префекту Египта. Однако когда Галл из-за мании величия (он начал выдавать себя за бога и т. п.) попал в немилость Октавиана и покончил с собой, Вергилий написал другой конец. В одном месте Сервий говорит, что поэт заменил прославление Галла мифом об Аристее (Serv. Вис. Χ 1), в другом — что мифом об Орфее (Serv. Georg. IV 1). Поэтому из-за этой концовки возникает много споров. Некоторые ученые склонны не доверять Сервию, потому что окончание поэмы логично и органично связано как со всей поэмой, так и с IV книгой [77, 108—120]. Кроме того, Галл покончил с собой в 26 г. до н. э. то есть тогда, когда «Георгики» уже были изданы (29 г. до н. э.) и Вергилий ничего не мог изменить [36, 195; 42, 48—49]. Аристей чаще всего понимается аллегорически: это активный, старательный крестьянин, который погрешил своими действиями, противоречащими экологии [32, 127], или как-то иначе нарушил законы природы [42, 123—124]. Однако он преодолевает деструктивные силы, мучающие его самого и разрушающие все вокруг, находит примирение с богами.

«Георгики», разделенные на 4 книги, посвященные различным областям земледелия, — это целостная поэма и она опирается на целостную идею, так как автор писал свою поэму семь лет и все, даже мелочи, обдумал. В винограднике надо трудиться беспрестанно, и уходу за виноградом поэт отводит 23 строчки. Оливковые деревья не требуют большого труда, и в поэме им достаточно 6 строчек. И здесь, и в других местах ничего не добавишь, не убавишь.

Однако композиция каждой книги не ясна. Исследователи предлагают разные варианты. I книгу одни делят на пять частей [77, 75—84], другие на четыре [42, 19], третьи на две [50, 89—98] части. II книга иногда делится на четыре [77, 85—92], а иногда на три [42, 28] блока. В III книге одни предлагают выделять три, другие — две части [77, 92—100]. IV книга иногда делится даже на девять частей [77, 100—107], а иногда довольствуются четырьмя [42, 39]. Следовательно, ясной симметричной структуры отдельные книги поэмы, по-видимому, не имеют.

Все ученые согласны, что основной композиционный принцип «Георгик» — это антитеза. В I книге преобладает жесткость, твердость, она заканчивается картиной гражданских войн. Во II книге настроение светлое, в ней цветут, зеленеют, приносят плоды сады Италии, а в конце прославляется деревенская жизнь, не нарушающая гармонии космоса. III книга заканчивается мрачной картиной чумы, а в IV пчелиное царство похоже на рай. Пчелы в сознании людей античности были священными созданиями, связанными с небом (Plin. Nat. hist. XI 12, 30; Arist. Hist. an. V 22, 4). По мнению Вергилия, пчелы также связаны с вечным бытием (IV 150—152; 220—221). Эта тема очень подходит для конца философской поэмы.