М. фон Альбрехт. История римской литературы. Первая глава: условия возникновения римской литературы. Латинская и Греческая литература: традиции и новаторство

Михаель фон Альбрехт. История римской литературы
От Андроника до Боэция и ее влияния на позднейшие эпохи
Перевод с немецкого А.И. Любжина
ГЛК, 2003. Том I. 

Примечания, библиографию и список сокращений
смотрите в печатном издании книги

Римская литература — первая «выведенная» литература. Она сознательно вступает в спор с традицией другого народа, превосходство которой признает. Она обретает себя, отделяясь от предшественников, и вырабатывает дифференцированное самосознание. Таким образом она осуществляет предварительную работу в интересах позднейших европейских литератур и получает возможность стать по отношению к ним в позицию учителя.

Принцип литературного подражания (imitatio) приобрел у нас в романтическую эпоху дурную славу. Античность также знала отрицательное понятие plagium («плагиат»). Путь к более справедливой оценке литературной зависимости открывает приписываемое Вергилию изречение, что легче вырвать палицу у Геркулеса, чем стих у Гомера (Vita Donati 195). Осмысленное заимствование и перенесение в новый контекст воспринималось не как похищение, но как взятие взаймы, которое в идеале очевидно для каждого. Учитель риторики эпохи Августа Ареллий Пуск особо выделяет состязание с образцом (Sen. contr. 9, 1, 24, 13). Его парадный пример — место, где Саллюстию удается быть лаконичнее Фукидида и, таким образом, победить грека на его собственном поле. Imitatio притом позволяет ярче обозначить свой собственный вклад именно в силу того, что сопоставление с достижениями предшественника само бросается в глаза. Чем значительнее образец, тем многограннее задача соревнующегося и — в случае удачи — его выигрыш в качестве. Литература, сознающая собственную историю, не нуждается в том, чтобы стать эпигонским dialogue avec le passé, «диалогом с прошлым», она может вновь и вновь — через голову столетий — превращаться в «разговор звезды со звездою»; достаточно вспомнить Данте, Вергилия и Гомера.

Римская литература — «ученическая литература». Ей не стыдно, что она училась у других, — она сохраняет перед своими учителями всяческий пиетет даже тогда, когда удаление уже становится фактом и она идет по собственному пути. Именно поэтому она часто вводит в заблуждение сегодняшнего наблюдателя. В то время как современная претензия на оригинальность всячески заставляет автора выдавать старое за новое, у римлян господствует противоположная условность. Как в политической жизни предлагающий нововведения, чтобы обеспечить им доброжелательный прием, должен выдавать их за древний римский обычай, так и писатель должен причислить себя к определенному ряду предшественников и, если нужно, самостоятельно создать такой ряд. Именно заданный принципом imitatio внутренний контекст делает особенно плодотворным литературно-историческое исследование; историю можно многосторонне воспринимать как внутренне обусловленный процесс и как освоение все новых и новых областей.

Но практика меняется с течением времени. В более древнюю эпоху почетно только подражание греческим образцам; использование латинских оригиналов рассматривается как кража.

Только по мере выработки собственно римской традиции в этом отношении наступает перемена: Вергилий, например, состязается с латинскими эпиками Невием и Эннием. Цицерон дает латинской прозе, а Вергилий — латинской поэзии возможность быть образцом.

С конца эпохи Августа сопоставление с родной традицией сильнее выступает на первый план: Овидий утверждает, что он — четвертый в ряду римских элегиков. Эпики эпохи Империи в первую очередь сопоставляют себя с Вергилием; но они все еще вдохновляются и гомеровскими сценами, особенно такими, на которые Вергилий не обратил внимания. Литература эпохи Империи — вовсе не исключительно внутриримский диалог. Греческий фон сохраняет свое значение, пока культура остается двуязычной, и тем более тогда, когда позиции греческого языка ослабевают: именно в этих условиях переводная литература переживает расцвет.

Взаимоотношения с предшественниками также меняют свой характер: в раннюю эпоху господствует свободное преобразование, которое переносит чужеземный материал в собственный языковой мир; здесь вряд ли можно говорить о «переводах». В различных жанрах постепенно приходят к более строгому подражанию, к более тщательной отделке, к более глубокому и вдумчивому проникновению. Аналогично в философской области сперва осуществляются артистические пересадки (поэзия Лукреция, диалоги Цицерона), в конце — научные: как из религиозных, так и из философских соображений поздняя античность предъявляет к точности переводов все более значительные требования. Когда двуязычие становится не таким частым, появляется необходимость не подражать оригиналу, но воспроизводить его.

Imitatio определенных текстов дополняется анонимной властью традиции, как она представлена в школе и живет в сознании автора и читателей.

М. фон. Альбрехт. Содержание // История римской литературы. Том I

Книги ГЛК