Из книги «Бессмертие. Из истории семьи Шервинских». Автор-составитель Е. С. Дружинина (Шервинская). —
М.: Издательство «Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина», 2013, 440 с. ISBN 978-5-87245-170-9
Шестнадцати лет я поступил в гимназию, основанную Л. И. Поливановым, помещавшуюся на Пречистенке в старинном здании еще пушкинского времени, если и не очень удобном для школы, то во всяком случае имевшем самой своей архитектурой воспитательное значение. Гимназию я вспоминаю с благодарным чувством. Поливановская гимназия сохраняла и тогда, когда директором ее уже был сын основателя Поливанов Иван Львович, добрые традиции, какими отличалось это учебное заведение при его просвещенном и свободолюбивом основателе. Среди учащихся Поливановской гимназии числилось много выдающихся имен того времени: А. Белый, С. Соловьев, В. Брюсов и ряд других. Учился классом выше меня знаменитый Александр Алёхин — мы знали, что после окончания занятий каждый день сражаются за доской Алёхин и старший сын Поливанова, Лев Иванович-младший, впоследствии заметный математик.
Для меня небезразлично, что гимназия одной своей традицией и составом учащих и учащихся утверждала гуманистическую направленность обучения. Среди наших педагогов были: литературовед Л. П. Бельский, историк-профессор Ю. В. Готье, законоведение преподавал будущий академик С. В. Веселовский, философию — Л. М. Лопатин и, что для меня особенно важно, превосходный латинист, в будущем лектор Московского университета, Сергей Порфирьевич Гвоздев, с которым я всю жизнь сохранял дружеские отношения.
Стихи я начал писать очень рано, в возрасте 5-ти лет. Лет в двенадцать впервые попробовал свои силы в стихотворном переводе Гейне. Стихи сочинял и по-французски, так как этим языком владел весьма свободно. Надо сказать, к чести нашей интеллигенции, что знание двух-трех, а то и четырех иностранных языков считалось тогда как бы обязательным.
Центральным событием моей, в общем, ровно развивавшейся молодости было сближение с Валерием Яковлевичем Брюсовым. Оно состоялось по сознательной и прозорливой воле моего отца. В. Брюсов, с характером не только самостоятельным, но и прямо вызывающим, был тогда глашатаем и главой нового направления. Мой отец с какой-то до сих пор меня изумляющей прозорливостью угадал, что литературные авторитеты, с которыми ему приходилось встречаться, не могут при всей своей почтенности быть тем ферментом, на котором могло развиваться молодое литературное дарование.
Вторым важнейшим событием моей юности я считаю мое раннее освоение различных иноязычных культур: немецкой, французской, итальянской. В первую очередь, то были ранние впечатления Италии.
15-ти летним мальчиком я впервые съездил за границу, и это путешествие осталось навсегда неизгладимым в моей памяти. Первые впечатления Венеции, Флоренции, Альп до сих пор встают в моей памяти с такой свежестью и четкостью, как будто были они вчера.
И снова о тебе тоскую, как о милой,
О несравненная и мудрая моя!..
Все вижу я во сне тосканские края
И золотой залив с пурпурным кампанилэ.
Я приходить к тебе умел, и ты была
Наставницей души. Над склонами Тосканы,
Где, падая с оград, глициния цвела,
И с сельской простотой мы полнили стаканы
У меловых дорог, когда к вечерне звон
Звал путника с горы вновь в город благовонный.
Я ведал счастья дни, задумчиво влюбленный,
И мне не различить теперь, где явь, где сон...
Но благодати снов будь, смертный, благодарен.
Твой сон живет в тебе, еще он лучезарен...
Блуждай в своих мечтах... Не узнаешь ли ты
Вновь католический на поворотах запах
Благочестивых роз, сельчан в огромных шляпах
И Данта страстный стих на мраморе плиты?..
Мое культурное формирование испытало первый надлом в момент поступления в университет. Кончая гимназию, я не сомневался, что буду специально заниматься историей и теорией искусства, как называлось тогда искусствоведение. Осенью, когда я должен был подать заявление на отделение искусства, оно было уничтожено распоряжением министерства. Мне пришлось поступить на тот же филологический факультет, но на отделение романо-германское, основным предметом которого была литература.
Однако указанная перемена, по существу, мало повлияла на избранный путь. Курсы, обычно читаемые на отделении искусства, уцелели в университетской программе и в дальнейшем привели к тому, что я фактически окончил университет по двум специальностям. Мне было предложено остаться при университете, что соответствовало, приблизительно, нынешней аспирантуре, одновременно двумя кафедрами: проф. Розановым М. Н. по литературе и проф. Мальмбергом В. К. по искусству. Я избрал второе, поскольку к этому времени я уже очень сблизился с музеем изящных искусств, ныне Музеем им. Пушкина, директором которого был Мальмберг. В дальнейшем я в течение многих лет активно работал в этом музее. Сначала экскурсоводом — мои беседы по искусству быстро приобрели характер продуманных лекций, что явилось хорошим фундаментом для моей будущей педагогической деятельности. Позже я занимал в музее должность заведующего отделом, а некоторое время спустя я был назначен и. о. ученого секретаря данного музея, мне было тогда всего 26 лет. Начались очень трудные и вообще, и в частности в университете и в музее годы многих крушений и созиданий, вызванных первыми шагами революции.
В музее я оставался еще несколько лет, пока литературная работа не заняла в моей деятельности решающего положения и, в конце концов, привела к тому, что я, формально еще оставаясь членом ряда искусствоведческих объединений, уже не мог совмещать искусствоведческую и служебную деятельность с литературной. В 1930 г. я стал членом только что организованного Союза писателей, получил членский билет за подписью Максима Горького, и с того времени по сей день моя главная работа протекает в литературе.
Тем не менее, за эти годы мною были опубликованы несколько работ по истории искусств, в частности, по русской архитектуре. Еще в бытность в университете моя работа об архитектуре соборов Московского Кремля была награждена премией им. Буслаева. На основе этой работы мною была опубликована статья о венецианских элементах московского Архангельского собора. Другие две статьи по теории архитектуры были изданы — одна в журнале «Архитектура» в Москве и другая в журнале «Belvedere» (на немецком языке) в Вене. В дальнейшем связь с искусствоведением еще не прекратилась, я в течение ряда лет преподавал историю искусств в Архитектурном институте и Высшем техническом училище.
Двойственность образования оказалась тем надежным фундаментом, на котором строилась впоследствии моя широкая, допускающая культурно-исторические сближения деятельность в двух таких основных областях, как изобразительное искусство и литература.
30-е годы стали временем моей особенно развитой активности в различных сферах, непосредственно связанных с литературой: я много занимался практикой произнесения стиха вообще и концертным чтением, у меня занимались в те года многие и многие не только молодые, но и вполне опытные чтецы, и артисты ведущих московских театров (Л. М. Леонидов, О. Л. Книппер-Чехова, Д. П. Орлов, М. М. Штраух, Ц. Л. Мансурова, М. И. Бабанова, Д. Н. Журавлев, А. И. Смирнов, Я. М. Смоленский и др.). В течение двадцати лет я был консультантом дикторов московского радиовещания на русском и иностранном языках. Среди занимавшихся со мной была О. С. Высоцкая.
В тот период я был привлекаем к ряду театральных постановок, где занятия техникой стиха постоянно перерастали в речевую режиссуру, в прохождение ролей, а также в прямое участие в театральных постановках (Малый театр, МХАТ, театр им. Вахтангова, театр Революции (ныне театр Маяковского), театр Советской Армии и др.). Специально с молодежью занимался я довольно длительнее время в Черкизовском музыкальном техникуме (пл. «Тарасовская» по Ярославской ж. д.), где в течение двух лет руководил, совместно с шекспироведом М. М. Морозовым, театральной студией.
Раскрытие произведений авторов через их художественное произнесение является, с моей точки зрения, одним из эффективных методов литературоведения. Основным моим трудом в области изучения стиха является моя диссертация «Ритм и смысл», вышедшая отдельной книгой в 1933 г. Эта книга посвящена структуре пушкинского стиха. Пушкинская тема сопутствует всей моей жизни, как в теоретическом исследовании, так и в практике художественного чтения.
Моя работа «Принципы произнесения стихов Пушкина», неоднократно переиздававшаяся, до сих пор остается одной из основных для исполнителей его поэзии. Педагогическая сторона этого предмета была изложена мною в книге «Художественное чтение», изданной Наркомпросом в качестве учебного пособия в те же 30-е годы.
В области литературы первенствующее положение в моем творчестве занял художественный перевод стихов. Моя поэтическая деятельность в этой области весьма обширна. Больше всего я занимался античностью: мною выполнены неоднократно переиздававшиеся все трагедии Софокла, две трагедии Еврипида, «Буколики» и «Георгики» Вергилия, «Метаморфозы» Овидия (первое издание «Метаморфоз» 30-х годов было основательно переработано и переиздано в 80-х годах, и этот второй вариант признан переводчиком окончательным; «Любовные элегии» и «Скорбные элегии» Овидия. В настоящее время выходит из печати в издательстве «Наука» мой полный перевод Катулла — к этому автору я возвращался постоянно, начиная с юности. Первые мои переводы Катулла были напечатаны в 1917 год. Мною выполнен ряд отдельных переводов из Горация, Тибулла и Проперция.
Античность далеко не исчерпывает моего переводческого наследия. Мною сделано много переводов из классической поэзии Европы, в частности, из немецкой (Гёте), итальянской (Полициано, Кардуччи и др., а также современная итальянская лирика), из французской (Ронсар, Расин, Бодлер, Мюcce, Верлен и т. д.), из бельгийской (Верхарн).
Все указанные авторы, как античные, так и другие, переводились мною непосредственно с подлинников, поскольку соответствующе языки я знаю с юности, а французский и немецкий с детства.
Из поэтов Востока я переводил, в частности, средневековых арабских поэтов, а также лирику Рабиндраната Тагора, из мадагаскарской поэзии, из поэзии славянской и т. д. Отдельно считаю долгом отметить сделанный мною перевод на современный русский язык «Слова о полку Игореве» и его переложение в стихах, неоднократно переиздававшееся.
В течение более 10 лет я исполнял обязанности председателя комиссии по «Слову о полку Игореве» Союза писателей СССР.
Моя переводческая деятельность тесно сливалась с моей обширной общественной деятельностью. Два срока я был председателей творческого объединения переводчиков Союза писателей СССР, состоял членом приемной комиссии Союза писателей и вообще активно участвовал в жизни Союза, выступая постоянно с докладами и речами на вечерах и собраниях, председательствуя на творческих вечерах поэтов. Я награжден орденом Трудового Красного Знамени, орденом Дружбы народов, медалями, почетными грамотами ряда республик Советского Союза, почетной грамотой за участие в Библиотеке Всемирной литературы, мне присуждено звание заслуженного деятеля культуры Армении.
Перехожу к краткому изложению моей переводческой и редакторской деятельности в области наших национальных литератур. Много раз работал я на местах, принимая деятельное участие в жизни творческих коллективов в ряде республик. Среди них на первом месте стоит Армения. С литературой этого народа я тесно связан более полустолетия: еще в 1914 году В. Брюсов предложил мне участвовать в знаменитой, редактированной им «Антологии армянской поэзии». С тех пор мои отношения с армянской литературой продолжаются с некоторыми перерывами до настоящего времени. Сейчас в Армении приготовлен к печати мой большой сборник, включающий собственные стихи и прозу, переводы армянской поэзии и ряд очерков мемуарного характера. В 40-х годах я работал над эпосом «Давид Сасунский», возглавляя специально созданную группу переводчиков. Среди моих переводческих и литературоведческих работ по Армении я считаю центральным своим трудом выполненный мною в 50-е годы литературный перевод Абовяна «Раны Армении», который переиздан уже много раз. Из армянской поэзии нового времени считаю нужным отметить ряд моих переводов из Туманяна, а также Аветика Исаакяна. Я не только много переводил Исаакяна, но был редактором двухтомника его стихов в издательстве «Советским писатель». В этом же издательстве я редактировал том стихотворений Чаренца.
Кроме поэтов Армении я много работал над поэзией и других народов СССР. Мною выполнен ряд переводов из поэзии грузинской, латышской, азербайджанской, таджикской, североосетинской, бурятской, молдавской и т. д. Я был также редактором ряда антологии, вышедших в издательстве «Художественная литература». Среди них из антологий наших национальных литератур: таджикская, бурятская и североосетинская. В этом же издательстве мною была сделана одна из самых крупных работ из зарубежных литератур: антология румынская, в которой, кстати, помещен и ряд моих переводов, а из более ранних редакторских работ (еще 1937 г.) редактура, совместно с А. Г. Габричевским, тома лирики Гёте в юбилейном издании.
При редактировании антологий я придерживался того принципа, что наряду с русским редактором, непременно осведомленным в истории и культуре народа создаваемой антологии, должен быть квалифицированный представитель языка подлинника. При переводе стихов с малоизвестных или вовсе незнакомых языков русские поэты-переводчики широко пользуются специальными дословными подстрочными переводами, которые, в случае надобности, восполняют недостаточность владения языком подлинника. Я вообще полагаю, что разумно сделанный подстрочник при разумном же пользовании им является драгоценным ключом к художественному переводу. При исполнении подстрочника следует заботиться о том, чтобы его создатель не пытался передать художественные черты подлинника, что связывало бы творческую свободу поэта. Пользование подстрочником, кроме того, является практической необходимостью. В наше время, когда мы создаем широкоохватывающую переводную литературу, когда советская переводческая школа как в прозе, так и в стихах завоевала международную репутацию, необходимость пользоваться подстрочником остается обязательной.
Осуществилась мечта М. Горького о создании на русском языке целой библиотеки всемирной литературы.
Работа над античной и европейской классикой в моей переводческой деятельности в значительной мере уравновешивается моим переводческим трудом над поэтическим творчеством народов СССР. Советская литературная политика позволила развиться целому ряду литератур, бывших ранее, как и сами их народы, отодвинутыми на задний план. Наша переводческая деятельность оказала громадное влияние на сближение народов и уже одним этим оправдала свое ныне общепризнанное культурное значение.
Я всю жизнь писал стихи, но печатал их мало, отвлеченный огромными переводческими работами. В этой работе меня всегда поддерживало сознание всей важности существования переводной поэзии, открывающей целые миры художественных ценностей и этим укрепляющее совместный духовный подвиг человечества. Я в своем личном творчестве никогда не принадлежал к той или иной поэтической школе, не был ни символистом, ни акмеистом, ни футуристом. Конечно, у меня были периоды сближения с теми или иными поэтическими направлениями, но, в основном, я всегда чувствовал себя реалистом. Мой учитель В. Брюсов в области поэтического мастерства был очень широк в своих теоретических положениях. И я с удовлетворением осознаю себя включенным в ту поэтическую стихию, в которой творили наши классики и их последователи.
Трудно сказать, когда и как зародилась во мне внутренняя потребность начать писать стихи. Уже в раннем периоде моего развития я сумел овладеть техникой стиха, и, когда я впервые пришел к Брюсову, я был в отношении техники более или менее сформировавшимся мастером. Еще в школьные годы, когда Иван Львович Поливанов предложил учащимся 8-го класса представить сочинение на тему «Средиземноморская культура», я положил на стол целый сборник стихов, где каждая средиземноморская культура была охарактеризована, если и несколько примитивными, но, во всяком случае, зрелыми по форме отдельными стихотворениями. Эта работа была молчаливо одобрена Поливановым, она так и осталась в архиве гимназии.
В вышедшем в 1924 году моем первом сборнике «Лирика. Стихи об Италии» заключался ряд стихотворений на лирическую тему, которые отдельно являлись в некоторых сборниках того времени, а стихи об Италии, написанные в силлабической форме, что оговорено в предисловии, были мною напечатаны вторично, переработанные в обычные силлабо-тонические.
Единственный мой ответственный сборник стихов «Стихи разных лет» был мною подобран и издан в издательстве «Советский писатель», когда мне исполнилось 90 лет. В этом сборнике тематика разнообразна, но читатель легко уловит в нем мое пристрастие к теме Восточного Крыма с его изумительным сочетанием чудес природы и свидетельств истории. Другую тему составляет возврат к Италии в циклах «Стихи о Венеции» и «Барокко». Цикл «Стихи об Армении» целиком обращен к ставшей мне столь близкой родине Абовяна. В немногих стихах, обращенных непосредственно к теме русской, читатель обнаружит мои глубоко ушедшие в родную почву русские корни, в цикле «Озаренный» — раздумья зрелого возраста. Перед читателем пройдут образы друзей-современников: Максимилиана Волошина, Анны Ахматовой, художников Богаевского, Кругликовой и Сарьяна. Врожденная тяга к разным культурным мирам, к далеким морям и прибрежьям, а также основательное знание изобразительных искусств, в частности, голландской живописи, послужили основой моего романа «Ост-Индия», изданного в 30-х годах. Этот роман я намеренно не называю историческим: в нем нет исторических личностей и событий, а дана широкая картина быта, ограниченная восприятием главного героя книги, молодого, ничем не примечательного, «среднего» голландца эпохи. «Ост-Индия» — роман историко-бытовой, он закономерно включается в ряд произведений европейской прозы современной антиколониальной тем.
Поскольку мне более 90 лет, у меня не может быть четких планов на будущее, но есть еще некоторые творческие пожелания и ряд текущих работ: продолжаю писать стихи и обрабатываю кое-что из ранее написанного, пишу мемуарные очерки, подготавливаю для печати ряд переводческих и оригинальных работ и ожидаю выхода ряда уже принятых к изданию трудов.
В Мастерской Сарьяна
В юности помню пальму и мула,
И маски; краску пятна, полосы.
Режуще-рыжая щель переулка,
Кобальтом тени, сажею псы.
Садов зеленые с просинью тени,
Колхозницы к лозам под солнцем клонятся,
Над плоской хижиной пшат весенний,
Нагорье спаленное, сонная звонница…
Плоды — за хозяев на пиршестве зрения;
Цветы и цвета, цвета и цветы, —
Земля сладчайшая, это Армения,
Это Сарьяна святая святых.
Прислушайся, — это звенит издалека,
По праву печальна и горяча,
Из тучи, луча, от сельского тока
Народная песня и кяманча.
Всмотрись в свидетельство жизни зрелой,
В бесстрашно-тройственный автопортрет,
Где юный, седеющий и поседелый, —
Всех краше в центре, под старость лет.
Встретишь Лозинского, Орбели, Игумнова
И стольких живых дорогие черты.
Запомнишь сокровище сердца разумного,
У зеркала женщину — две красоты.
Скоро, в сезон Араратов блеклых,
Гроздьев наморщенных, снежных тем
Вспыхнет у камня ступенек мокрых
Желтый и белый огонь хризантем.
Художник — перед полотнищем новым.
Тихо по-зимнему. Только звучат
Где-то внизу голоса из столовой –
Темноволосых его внучат.
rus
eng