С.Н. Максимова. Преподавание древних языков в мемуарной литературе // Преподавание древних языков в русской классической гимназии XIX — начала XX века

В настоящем разделе представлены отрывки из воспоминаний педагогов
и бывших учащихся классических гимназий, отражающие состояние практики
преподавания древних языков в разные периоды. Расположенные
в хронологическом порядке, они позволяют в некоторой степени проследить
процесс развития преподавания этих предметов и служат иллюстрацией
к изложенному в работе материалу.

ПЕРВЫЙ ПЕРИОД (1804 - 1848)

О преподавании латинского языка в Екатеринославской классической гимназии
(1805—1836 гг.)

Гимназия по уставу 1804 года являлась следующей после приходского
или уездного училища ступенью в системе образования, между которыми
сохранялась преемственность. Курс гимназии был четырехлетним,
и латинский язык преподавался с 1-го класса. Учебные программы,
как указывалось выше, составлялись самими преподавателями,
в соответствии с имеющимися в их распоряжении учебниками.

Курс латинского языка распределялся следующим образом: в 1 классе учитель обучал чтению и письму
и латинской грамматике, «приобщая к каждому правилу объясненного им словосочинения примеры,
извлеченные из лучших авторов, могущих занимать понятие учащихся в самое то время, когда они
затверживают в памяти правила словосочинения». Во II классе он объяснял классических прозаических писателей
(Корнелия Непота и Цицерона); по крайней мере один час в неделю он посвящал для упражнения учеников
в переводах с русского языка на латинский. В III классе он объяснял латинских стихотворцев и заставлял учеников
писать небольшие сочинения на латинском языке. Лучшие сочинения или места в латинских сочинениях
писателей выучивались учениками наизусть.

Михаил Погодин

Курс мой начался в феврале 1814 г. и кончился в августе 1818 г. в Московской губернской (ныне первой) гимназии.

Она состояла тогда из четырех классов, из которых первый имел два отделения. При гимназии находилось
еще так называемое уездное училище из двух классов, так что собственно классов во всем заведении
было также семь, как теперь.

Гимназическое собственно учение начиналось с первого отделения первого класса.

В уездном училище преподавался закон Божий, русская грамматика и арифметика,
чтение на иностранных языках, чистописание, рисование.

Латинский язык начинался уже в так называемой гимназии. С него и начну я свои педагогические воспоминания.

Учителем латинского языка был Любим Антонович Лейбрехт. Буди незабвенна его память!
Много добра, много пользы принес он своим воспитанникам. Всегда сохранял я о нем благодарное воспоминание,
и горько мне было узнать, что он скончался в прошедшем году, и я, не получив известия, не мог отдать ему
последнего долга. Прошу извинения читателей за это невольное отступление!

Первый класс состоял из двух отделений только один год: так я буду говорить о четырех классах гимназии,
соответствовавших нынешним 4, 5, 6 и 7.

На латинский язык в классе употреблялось по два урока в два часа, т.е. по четыре часа в неделю.

Первый класс посвящался этимологии.

Второй и третий класс синтаксису.

Четвертый — упражнениям, состоявшим в переводах с русского на латинский и с латинского на русский язык.

Этимология проходилась по порядку, об именах существительных, прилагательных, местоимениях, глаголах и пр., по простой грамматике, изданной самим г. Лейбрехтом. Задавалось писать по множеству примеров на всякие формы, склонять, спрягать и проч. Время в классе употреблялось на прослушание уроков у старших учеников, сидевших на первой лавке, самим учителем, у прочих — старшими, из которых каждый имел в своем ведении особую лавку; потом в исправлении ошибок в представлявшихся учителю на бумаге задачах; в легких переводах из хрестоматии. После окончания каждой главы, напр[имер], о склонениях, о спряжениях, назначалась пересадка: отбирались книги, и задавалось по нескольку примеров, которые должно было, не выходя из класса, обработать и представить учителю; а учитель тут же собирал все тетради и брал их домой. Дома он их рассматривал и считал ошибки; на следующий класс приносил тетради и, судя по количеству ошибок, называл учеников — у кого было меньше всех ошибок, тот получал первое место, следующий за ним второе, и т.д.

Нечего говорить, с каким трепещущим сердцем выслушивалась эта перекличка. На первой пересадке я совершенно неожиданно получил первое место, которое оставалось за мною во все продолжение почти пятилетнего курса, и только однажды, во втором классе, перебил его у меня товарищ и друг Ираклий Карпов, первый переводчик Вальтер Скотта («Кенильворт»), кончивший жизнь после на Кавказе. Я сказал, что я получил первое место неожиданно, ибо только что вступил в гимназию, не ознакомился еще хорошо в классе, — как вдруг подоспело окончание склонений и объявлена была пересадка. Я помню, с каким удивлением и какою завистью посмотрели на меня прежние старшие ученики, когда я с задней лавки перебрался со своими тетрадями и книгами на первое место. Они говорили, что я прежде уже учился по латине и доходил до герундий. «До герундий» — этот досадный клик сопровождал меня очень долго, пока уже во втором классе и все мы перевалились за герундию.

На первом публичном акте, в 1814 году, мне назначено было произнести речь на латинском языке,
сочиненную учителем, которой начало я теперь еще помню:

Patria nostra а hoste devastata, omnibusque literarum subsidiis incendio absumtis, spes omnino nobis erat erepta,
fore, ut aliquando animum litteris excolere possemus, sed... (Отечество наше опустошено неприятелем,
все пособия учебные истреблены пожаром, и мы были совершенно лишены надежды украсить
когда-нибудь свой ум познаниями.)

Во втором классе занятия латинским языком принимали уже характер более важный и занимательный.
Этимология вся выучена, формы затвержены, накопилось достаточное количество вокабул, и мы,
крепко в седле сидевшие, принимались за синтаксис.

Я опишу здесь подробно методу моего незабвенного Любима Антоновича, и уверен, что она принесет пользу
внимательным и добросовестным учителям языков.

Отличительное и самое полезное в этой методе было то, что у всех учеников внимание, в продолжение класса,
было занято, приковано, что все ученики необходимо должны были следовать за ходом дела, и укрыться,
отвлечься никому не было возможности.

Вот как это происходило:

Учение начиналось прослушанием у всех (у ста, у двухсот учеников) заданного в предшествовавшем классе урока.

Урок состоял из синтаксического правила с принадлежащим к нему латинским примером; из латинских вокабул
для перевода прочих примеров на то же правило; из вокабул к примерам, переведенным с русского на латинский,
на правило, выученное и сказанное в предшествовавший раз; из вокабул к заданной статейке из хрестоматии.

Если в классе было, как сначала, 50 человек, то 7 с первой лавки сказывали урок учителю, а остальные
в то же время сказывали им. При большем количестве учеников, авдиторы присоединялись и со второй лавки.

Вокабул или слов, как мы называли их, набиралось к каждому классу круглым числом до 25. Но ведь не нужно их
было спрашивать все, а довольно было спросить пять-шесть в разбивку, и спрашивающий мог записать верно,
знает ли ученик урок или нет. О первых судил сам учитель, да и прочим авдиторам сплутовать было мудрено,
потому что тотчас незнание могло обнаружиться (см. ниже), и несправедливому авдитору становилось стыдно
или даже опасно. Отметки в ту же минуту по окончании операции клались перед учителем на столе.

Выслушать урок — это самая пустая, краткая операция, а в нашей прекрасной машине она занимала
не более минут пяти-шести. Видите, как время было дорого и рассчитано!

За сим учитель и авдиторы просматривали и исправляли так называемые белые переводы, подчеркивая ошибки.
А белыми переводами назывались переводы с русского на латинский, исправленные в предшествовавший урок
и переписанные к нынешнему разу начисто, только по-латыни. Ошибок тут собственно уже не должно было быть,
ибо они все были исправлены в предшествовавшем классе. Эта вторая операция требовала времени еще меньше,
так что с первою вместе она занимала с небольшим десять минут.

Потом следовала третья операция, самая важная и существенная — исправить перевод примеров с русского
на латинский на правило, в предшествовавшем уроке выученное и сказанное, например, употребление
«творительного самостоятельного». Примеров на каждое правило переводилось от 10 до 15. (В этом роде изданы
были темы Дронке.) Учитель вызывал учеников, кого вздумается, к черной большой доске, и заставлял прочесть
пример по-русски, а перевод его, учеником у себя в тетради сделанный, написать мелом на доске. Здесь учитель,
исправляя его ошибки, объяснял правило или доводил своими вопросами самого ученика до исправления.
Все прочие ученики должны были слушать внимательно и исправлять в своих тетрадях указанные ошибки,
если кем были сделаны подобные, или спрашивать учителя о других недоразумениях, которых вызванному
ученику иметь не случилось.

Здесь учитель имел случай узнавать всякого ученика и проверять авдитора, верно ли отметил он его успех в своем отчете.

Пятнадцать примеров, сказал я, было во всяком переводе, следовательно, учитель испытывал всякий раз пятнадцать учеников,
а остальные были в ожидании. Нельзя было отвлечься никому, ибо пример на доске исправлен, и учитель велит такому-то
прочесть следующий, и таким образом тотчас обнаружится, если он не следовал за делом: он тогда не будет знать,
какой же пример ему следует прочесть и написать у доски.

Эта операция занимала времени больше часа. Перевод исправлен — гора с плеч свалилась, и ученики могли вздохнуть свободно.

Начиналась задача урока на следующий раз. Учитель диктовал примеры или темы по-русски для перевода их на латинский
к следующему классу, на правило, выученное и сказанное в начале нынешнего. Это занимало минут 10; все писали.
Кончив диктант, он заставлял какого-нибудь ученика читать по-русски написанные примеры и спрашивать неизвестные слова.

Опять проверка: никто не знал, кому учитель велит прочесть примеры, и если б кто не писал, то в какое бы положение он пришел
перед всем классом, не имея что прочесть? А почему не писал? — спросил бы учитель. Назначение латинских неизвестных слов
занимало также минут десять. Спросить знакомое известное слово — стыдно: оно попадалось тогда-то. И учитель замечал, и ученики
замечали. Ученик спросит, а вдруг десять голосов раздастся, — и вот он уличен в невнимании.

Далее следовал перевод с латинского на русский статейки из хрестоматии. Переводили по три, по четыре строки.
Учитель еще мог судить, хорошо ли выучены слова, и все ученики должны были следовать внимательно,
ибо неизвестно, на чем учитель остановит одного ученика и где велит продолжать другому.

Наконец, учитель задавал к следующему уроку новое правило из синтаксиса и определял статью из хрестоматии.

Повторю теперь, что к каждому уроку должен был приготовить ученик:

• Выучить наизусть правило синтаксиса.
• Слова из примеров латинских на это правило.
• Слова из примеров на правило предшествовавшее, употребленных в нынешнем переводе.
• Слова из хрестоматии.
• Перевести с русского на латинский до 15 примеров, продиктованных в прошедшем классе.
• Перевести статейку из хрестоматии.
• Переписать набело перевод, исправленный в предшествовавшем классе.
  Ученику нельзя было смигнуть почти в продолжение всего класса.

После каждого отделения синтаксиса, напр[имер], об употреблении времен, о сослагательном наклонении,
причастии, назначалось повторение всего пройденного и пересадка.

Пересадка по синтаксису была уже несравненно важнее пересадок в первом классе: учитель, пришед в класс, начинал тотчас диктовать
русские примеры на все пройденные правила в разбивку. По назначении слов, ученики тут же, в классе, переводили продиктованные
примеры на латинский, применяя каждый пример, по своему соображению, к тому или другому правилу. Два часа самой спешной, тщательной,
внимательной работы! Как бы не ошибиться в применении примера к правилу, в определении родов имен, в окончаниях склонений и спряжений.
В конце класса, переписанные по-латыни примеры, с именами, собирались учителем, и на следующий класс приносились торжественно.
Между тем, до класса, дома, все ученики просматривали на досуге свои тетради и отыскивали ошибки, выспрашивая друг друга или прибегая
за советами к товарищам старших классов. Всякий знал уже до пересадки, сколько у кого может быть ошибок. Наконец, приходит учитель
и начинает исправление роковых примеров, на черной доске. Ученики теперь вполне удостоверяются в своих ошибках.
По окончании исправления читается список учеников по тому порядку, в каком они должны занимать места на будущее время.

В 3-м классе проходили почти весь Корнелий Непот.

В 4-м задавались переводы, с русского на латинский, отдельных рассказов и читались Цицероновы речи.

Вот как шел наш курс. Вспоминая о нем теперь, я могу сказать, что два средние класса, т.е. второй и третий, шли отлично,
первый должно бы было несколько усилить и не ограничивать одною этимологией, или распространить несколько ее пределы
по руководствам, более обширным, чем Лейбрехтово.

Четвертый класс был недостаточен: Любим Антонович не мог объяснять Цицерона так удовлетворительно, как синтаксис,
да и по-русски он не знал столь хорошо, чтоб мог находить верное соответствие между выражениями двух языков.

Следовательно, если к 4-му классу дать особого учителя, с нужными познаниями, и назначить ему три урока,
да для домашних занятий если б был определен знающий надзиратель (тогда не было никаких), который наблюдал бы
за переводами, объяснял бы недоразумения, то познание латинского языка, уже и при описанном порядке весьма хорошее,
улучшилось бы значительно. Наконец, оно усилилось бы вследствие умножения классов целою половиною часа, а именно:
мы имели два класса по два часа, а можно назначить три класса по полтора часа, кои теперь определяются на класс.
Но как же в полтора часа успеть сделать то, на что нам в обрез были два часа? Вспомним, что темы теперь напечатаны,
и все слова, нужные для их переводов на латинский, собраны в их лексикончиках. Следовательно, полчаса мы можем вычесть,
как уже не нужные для класса, из прежних двух часов.

При таком порядке, улучшенном и усиленном, непременно были бы прочтены в гимназии и Корнелий Непот, и Цезарь,
и Овидий, и кое-что из Цицерона, Саллустия, Ливия.

Дело ли я говорю? Дело, отвечу я сам и утвержу решительно; русскому мальчику, с настоящими его способностями,
нужно употребить в гимназии для достаточного знакомства с латинским языком, в продолжение четырех лет, в классах 4, 5, 6, 7,
по четыре часа в неделю. Предполагаются годы его возраста от 12 до 16, еще лучше от 13, даже 14, до 17 и 18 лет.
Если в нынешнем третьем и втором классе посвятить еще несколько времени на латинский язык,
то через то получится новое подспорье.

Товарищ мой, бывший адъюнкт Кубарев, латинист, каких у нас мало, сказывал мне, что он приготовлял очень хорошо к университету
воспитанников, в пансионе Чермака, в два года, без больших предварительных познаний, и многих учеников его я знал
и удостоверился в их познаниях.

О книге: С.Н. Максимова. Преподавание древних языков в русской классической гимназии XIX — начала XX века

Книги ГЛК

Книжная лавка ГЛК

Часы работы: вторник, среда, четверг — с 15 до 19 часов

Квитанция на оплату: